Том 3. Собачье сердце. Повести, рассказы, фельетон - Страница 77

— Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я!

— Эге,— молвил председатель, приятно улыбаясь,— работа кипит, как говорится. Отлично. Отлично. Кто еще желает?

— Меня запиши — Карнаухов!

— Всех запишем!

— Это что же… Они по поводу моего доклада разговаривать желают? — спросил Удэер и обидчиво скривил рот.

— Надо полагать,— ответил председатель.

— Ин-те-рес-но. О-очень, очень интересно, что такое они могут выговорить,— сказал, багровея, Удэер,— чрезвычайно любопытно.

— Слово предоставляется тов. Зайчикову,— продолжал председатель и улыбнулся, как ангел.

— Выскажитесь, Зайчиков,— поощрил бас.

— Я хотел вот чего сказать,— начал смельчак Зайчиков,— как это такое замороженные платформы с балластом оказались? На какой они предмет? — (Удэер превратился из багрового в лилового.) — Оратор говорит, что на все 115 процентов, между тем такой балласт выгружать нельзя!

— Вы кончили? — спросил председатель, довольный оживлением работы.

— Чего уж тут кончать? Что ж мы, зубами будем этот балласт грызть?..

— Бис, бис, Зайчиков! — сказал бас.

— Вы каждому оратору в отдельности желаете выразить или всем вместе? — спросил председатель.

— Я в отдельности,— зловеще улыбнувшись, молвил Удэер,— я каждому в отдельности, хе-хе-хе, скажу.

Он откашлялся, зал утих.

— Прежде чем ответить на вопрос, почему заморожен балласт, зададим себе вопрос, что такое Зайчиков? — задумчиво сказал Удэер.

— Интересно,— подкрепил бас.

— Зайчиков — известный всему участку болван,— звучно заметил Удэер, и зал охнул.

— Распишись, Зайчиков, в получении,— сказал бас.

— То есть как это? — спросил Зайчиков, а председатель неизвестно зачем сыграл на колокольчике нечто похожее на третий звонок к поезду, еще более этим оттенив выступление Удэера.

— Может быть, вы объясните ваши слова? — бледно-голубым голосом осведомился председатель.

— С наслаждением,— отозвался Удэер,— что, у меня в ведении небесная канцелярия, что ли? Я, что ль, мороз посылал на участок? Ну, значит, и вопросы глупые, не к чему задавать.

— Чисто выражено,— заметил бас.— Зайчиков, ты жив?

— Слово предоставляется следующему оратору — Пеленкину,— выкрикнул председатель, растерянно улыбаясь.

— На каком основании рукавицы не выдали? И что мы, голыми руками этот балласт будем сгружать? Все. Пущай он мне ответит.

— Каверзный вопрос,— прозвучал бас.

— Вам слово для ответа предоставляется,— заметил председатель.

— Много я видал ослов за сорок лет моей жизни,— начал Удэер…

— Вечер воспоминаний,— заметил бас.

— …но такого, как предыдущий оратор, сколько мне припоминается, я еще не встречал. В самом деле, что я, Москвошвея, что ли? Или я перчаточный магазин на Петровке? Или, может, у меня фабрика есть, по мнению Пеленкина? Или, может быть, я рожу эти рукавицы? Нет! Я их родить не могу!

— Мудреная штука,— заметил бас.

— Стало быть, что ж он ко мне пристал? Мое дело — написать, я написал. Ну, и больше ничего.

— И Пеленкина угробил захватом головы,— отметил бас.

— Слово предоставляется следующему оратору.

— Вот чего непонятно,— заговорил следующий оратор,— я насчет 115 процентов… Сколько нас учит арифметика, а равно и другие науки, каждый предмет может иметь только сто процентов, а вот как мы переработались на 15 процентов, пущай объяснит.

— Ей-богу, интереснее, чем на борьбе в цирке,— заметил женский голос.

— Передний пояс,— пояснил бас. Все взоры устремились на Удэера.

— Я с удовольствием объяснил бы это жаждущему оратору,— внушительно заговорил Удэер,— если бы он не производил впечатления явно дефективного человека. Что ж я буду дефективному объяснять? Судя по тому, как он тупо смотрит на меня, объяснений он моих не поймет!

— Его надо в дефективную колонию отдать,— отозвался бас, который любил натравливать одного борца на другого.

— Именно, товарищ! — подтвердил Удэер.— В самом деле, если работу выполнить всю целиком, так и будет работа на сто процентов. Так? А если мы еще сверх этого что-нибудь сделаем, ведь это лишние еще проценты пойдут? Верно ведь ?

— Абсольман! — подтвердил бас.

— Ну, вот мы, значит, сверх ста процентов, которые нам полагалось, еще наработали! Удовлетворяет это вас, глубокоуважаемый сэр? — осведомился Удэер у дефективного оратора.

— Да что вы дефективного спрашиваете? — ответил бас.— Ты с ним и не разговаривай, ты меня спроси. Меня удовлетворяет!

— Следующий оратор Фиусов,— пригласил председатель.

— Нет, я не хочу,— отозвался Фиусов.

— Почему? — спросил председатель.

— Так, чего-то не хочется,— отозвался Фиусов,— снимаю.

— Сдрейфил, парень? — спросил вездесущий бас.

— Сдрейфил!! — подтвердил зал.

— Ну, тогда Каблуков!

— Снимаю!

— Пелагеев!

— Не надо. Не хочу.

— И я не хочу! И я! И я! И я! И я! И я! И я! И я!

— Список ораторов исчерпан,— уныло сказал растерявшийся председатель, недовольный ослаблением оживления работы.— Никто, стало быть, возражать не желает?

— Никто!! — ответил зал.

— Браво, бис,— грохнул бас на галерке,— поздравляю тебя, Удэер. Всех положил на обе лопатки. Ты чемпион мира!

— Сеанс французской борьбы окончен,— заметил председатель,— то бишь… заседание закрывается.

И заседание с шумом закрылось.

Михаил

...

«Гудок», 25 декабря 1925 г.

Тайна несгораемого шкафа

1. Трое и Хохолков

Дверь открылась с особенно неприятным визгом, и вошли трое. Первый был весь в кожаных штанах и с портфелем, второй — в пенсне и с портфелем, третий — с повышенной температурой и тоже с портфелем.