Том 3. Собачье сердце. Повести, рассказы, фельетон - Страница 74

«Товарищи!

Получив назначение и не имея возможности лично распрощаться со всеми вами, прибегаю к письменному прощальному слову.

Товарищи рабочие и служащие, проработав вместе с вами более года в непосредственной, низовой, практической, кропотливой, мелкой, но трудной станционной работе, должен отметить то, что отмечалось и до меня [несколько раз] в нашей советской печати, а именно: лишь только при совместной дружной работе с широкими рабочими массами каждый руководитель может улучшить свое хозяйство, это — в частности, а в общем рабочий класс обязан все советское хозяйство перестроить на новых, наших, пролетарских, началах, т. е. чем скорее восстановит он свое хозяйство, тем скорее улучшит свое личное благополучие и через посредство этого героического неослабного трудолюбия трудящихся…» и т. д. и т. д.

Прошел час, а Деес все еще писал:

«…Уезжая от вас (здесь бумага закапана слезами), разрешите, товарищи, надеяться мне, что и в дальнейшем вы, рабочие и служащие, как один, будете всемерно поддерживать свой авторитет перед администрацией управления, и не только свой, но также администрации станции, через посредство честного отношения к своим порученным обязанностям, помня, что к отысканию единого правильного [делового] пути в работе станции с целью достижения еще большего улучшения в рабочем аппарате и удешевления себестоимости нашей добываемой продукции, т. е. перевозки пассажира-версты и пудо-грузо-версты, мы должны быть все вместе, как один, и тем самым добиться устранения препятствий в правильном обслуживании широких трудящихся масс, а в том числе, следовательно, и самих себя в отдельности, а также доказать свою незыблемую преданность интересам рабочего класса СССР»…

Написав весь пудо-груз этой ерунды, Деес, чувствуя, что у него в голове у самого туман, добавил вслух:

— Кажется, здорово завинчено.

«Что б такое еще им написать, канальчикам, чтоб они меня помнили? Впрочем, и так хорошо будет».

«…Пожелаю вам, товарищи, всего хорошего. До свидания. С товарищеским приветом. Иван Иваныч»,— приписал Деес, вместо печати накапал слезами и добавил вверху бумаги:

«Прошу каждого из адресатов по своим конторам объявить сотрудникам».

После этого он надел калоши, шапку, шарф, взял чемодан и уехал на новое место службы.

А по всем конторам три дня после этого стоял вой и скрежет зубовный, но уже не поддельный, а настоящий. Начальники контор сгоняли сотрудников и читали им вслух сочинение Дееса.

— Чтоб его разорвало,— говорили сотрудники неподдельными голосами, но шепотом.— Ни одного слова нельзя понять, и какого он черта это писал, никому не известно. Ну, слава тебе господи, что он уехал, авось не вернется.

Эмма Б.

...

«Гудок», 16 октября 1925 г.

На чем сидят люди

По материалам рабкора № 2161

Бывают люди серьезные, а бывают такие, которые, что ни сделают, выходит ерунда.

Например, который страхкассу при станции Рязань Казанской поместил зачем-то наверху, во втором этаже.

Туда инвалиды ходят гражданских фронтов и лезут наверх, при этом, конечно, ругаются словами неприличными.

А обратно гораздо интереснее.

Я как-то вхожу и слышу грохот и вижу… бежит сверху костыль с ручкой, обернутый тряпкой. Прыгнул влево, потом вправо и при этом стукнул в зубы какого-то профработника так, что тот залился слезами, как дитя и, наконец, выбежал на парадный вход прямо к извозчику.

Как якобы живой костыль.

Я кричу:

— Какой дьявол швыряется костылями?

И слышу голос с неба:

— Я тебе не дьявол…

И вижу — несется со страшной скоростью инвалид, проливавший кровь, несется, на чем люди сидят, по перилам и на каждом повороте кричит, чтобы кого-нибудь не раздавить. Потом съехал очень ловко и сел у парадного хода со словами:

— . . . . . . . . . ь.

Спрашиваю:

— Почему ты ездишь, а не ходишь?

— А ты что, слепой? (Это он говорит.) Ты видишь, у меня ноги нет? Я могу ходить только по ровному месту, а тут какая-то бесхвостая собака кассу загнала на второй этаж!

В это время сверху летит второй работник ответственного вида, спасаясь от костыля. За ним вприпрыжку костыль, за костылем шапка, за шапкой — краюха хлеба, каковая вскочила в подвал, в заключение, как вихрь, съехал инвалид.

Но он не так, как первый, удачно, а с криком: «Не угадал, братцы!» — проскочил в окно, не оставив ни одного стекла, и прямо на улицу.

Вследствие чего кассу нужно перевести на первый этаж.

Письмо списал Эм. Бе.

...

«Гудок», 21 октября 1925 г.

«Вода жизни»

Станция Сухая Канава дремала в сугробах. В депо вяло пересвистывались паровозы. В железнодорожном поселке тек мутный и спокойный зимний денек.

Все, что здесь доступно оку (как говорится),
Спит, покой ценя…

В это-то время к железнодорожной лавке и подполз, как тать, плюгавый воз, таинственно закутанный в брезент. На брезенте сидела личность в тулупе, и означенная личность, подъехав к лавке, загадочно подмигнула. Двух скучных людей, торчащих у дверей, вдруг ударило припадком. Первый нырнул в карман, и звон серебра огласил окрестности. Второй заплясал на месте и захрипел:

— Ванька, не будь сволочью, дай рупь шестьдесят две!..

— Отпрыгни от меня моментально! — ответил Ванька, с треском отпер дверь лавки и пропал в ней.

Личность, доставившая воз, сладострастно засмеялась и молвила:

— Соскучились, ребятишки?