Том 3. Собачье сердце. Повести, рассказы, фельетон - Страница 71

К оглавлению

— Коньяку возьмите,— посоветовал приказчик.

— Ну, давай нам коньяку две бутылочки. Что бы еще это такое, освежающее?..

— Полынная хорошая есть,— посоветовал приказчик.

— Ну, дай еще две бутылки полынной.

— Что кроме? — спросил приказчик.

— Ну, дай нам, стало быть, колбасы полтора фунта, селедки.

5

Ночью тихо горела лампочка. Страдалица-мать лежала в постели и говорила сама себе:

— Желала бы я знать, где этот папаша.

6

На рассвете появился Василий.

— И за Сеню я, за кирпичики полюбила кирпичный завод…— вел нежным голосом Василий, стоя в комнате. Шапку он держал в руках, и весь пиджак его почему-то был усеян пухом.

Увидав семейную картину, Василий залился слезами.

— Мамаша, жена моя законная,— говорил Василий, плача от умиления,— ведь подумать только, чего ты натерпелась, моя прекрасная половина жизни, ведь легкое ли дело рожать, а? Ведь это ужас, можно сказать! — Василий швырнул шапку на пол.

— Где приданые деньги младенчиковы? — ледяным голосом спросила страдалица-супруга.

Вместо ответа Василий горько зарыдал и выложил перед страдалицей кошелек.

В означенном кошельке заключались: 85 копеек серебром и 9 медью.

Страдалица еще что-то сказала, но что — нам неизвестно.

7

Через некоторое время делегатка женотдела в мастерской приняла заявление, подписанное многими женами, в каковом заявлении писано было следующее:

«…чтобы страхкасса выдавала пособия на роды и на кормление детей наших натурой из кооператива и не мужьям нашим, а нам, ихним женам.

Так спокойнее будет и вернее, об чем и ходатайствуем».

Подпись: «Ихние жены».

К подписям ихних жен свою подпись просит присоединить

Эм.

...

«Гудок», 22 сентября 1925 г.

Мертвые ходят

У котельщика 2 уч. сл. тяги Северных умер младенец. Фельдшер потребовал принести ребенка к себе, чтобы констатировать смерть.

Рабкор № 2121

1

Приемный покой. Клиентов принимает фельдшер.

Входит котельщик 2-го участка службы тяги. Печален.

— Драсте, Федор Наумович,— говорит котельщик траурным голосом.

— А, драсте. Скидайте тужурку.

— Слушаю,— отвечает котельщик изумленно и начинает расстегивать пуговицы,— у меня видите ли…

— После поговорите. Рубашку скидайте.

— Брюки снимать, Федор Наумович?

— Брюки не надо. На что жалуетесь?

— Дочка у меня померла.

— Гм. Надевайте тужурку. Чем же я могу быть полезен? Царство ей небесное. Воскресить я ее не в состоянии. Медицина еще не дошла.

— Удостоверение требуется. Хоронить надо.

— А… констатировать, стало быть… Что ж, давай ее сюда.

— Помилуйте, Федор Наумович. Мертвенькая. Лежит. А вы живой.

— Я живой, да один. А вас, мертвых,— бугры. Ежели я за каждым буду бегать, сам ноги протяну. А у меня дело — видишь, порошки кручу. Адье.

— Слушаюсь.

2

Котельщик нес гробик с девочкой. За котельщиком шли две голосящие бабы.

— К попу, милые, несете?

— К фельдшеру, товарищи. Пропустите!

3

У ворот приемного покоя стоял катафалк с гробом. Возле него личность в белом цилиндре и с сизым носом, и с фонарем в руках.

— Чтой-то товарищи? Аль фельдшер помер?

— Зачем фельдшер? Весовщикова мамаша Богу душу отдала.

— Так чего ж ее сюда привезли?

— Констатировать будет.

— А-а… Ишь ты.

4

— Тебе что?

— Я, изволите ли видеть, Федор Наумович, помер.

— Когда?

— Завтра к обеду.

— Чудак! Чего ж ты заранее притащился? Завтра б после обеда и привезли тебя.

— Я, видите ли, Федор Наумович, одинокий. Привозить-то меня некому. Соседи говорят, сходи заранее, Пафнутьич, к Федору Наумовичу, запишись, а то завтра возиться с тобой некогда. А больше дня ты все равно не протянешь.

— Гм. Ну ладно. Я тебя завтрашним числом запишу.

— Каким хотите, вам виднее. Лишь бы в страхкассе выдали. Делов-то еще много. К попу надо завернуть, брюки опять же я хочу себе купить, а то в этих брюках помирать неприлично.

— Ну, дуй, дуй! Расторопный ты старичок.

— Холостой я, главная причина. Обдумать-то меня некому.

— Ну, валяй, валяй. Кланяйся там, на том свете.

— Передам-с.

Эмма Б.

...

«Гудок», 25 сентября 1925 г.

Динамит!!!

Прислали нам весной динамит для взрыва ледяных заторов. Осталось его 18 фунтов, и теперь наш участок прямо не знает, что с ним делать. Взрыва боимся, и отослать его не к кому. Наказание с этим динамитом!

Рабкор

На всех видных местах в управлении службы пути висели официальные надписи:

«Курить строжайше воспрещается».

«Громко не разговаривать».

«Сапогами не стучать».

Кроме того, на входных дверях железнодорожного общежития висела записка менее официального характера:

«Ежели ваши ребятишки не перестанут скакать, я им ухи повырываю с корнем. Иванов седьмой».

На путях за семафором висели красные сигналы и надписи:

«Не свистеть».

«Скорость шесть верст в час».

Поезда входили на станцию крадучись, с тихим шипением тормозов, и в кухнях вагонов-ресторанов заливали огонь. Охрана шла по поезду и предупреждала:

— Граждане, затушите папироски. Тут у них динамит на станции.

* * *

— Я тебе кашляну (шепот), я тебе кашляну.

— Простудился я сильно, Сидор Иванович.

— Я тебе простужусь. Бухает, как в бочку! Ты мне тут накашляешь, что у меня взлетит вся станция на воздух.